Господин Маас, Вы уже скоро год занимаете свой пост. Быть министром иностранных дел в наши – с внешнеполитической точки зрения – скорее грустные времена доставляет Вам удовольствие или преобладает ли все-таки фрустрация?

Удовольствие в политике – это очень громко сказано, но, конечно, случаются моменты, которые приносят радость: за первые месяцы у меня установился очень хороший контакт с очень многими коллегами.

Но да: за последние два года дела во внешней политике проще не стали.

В это время свой пост занял президент Трамп.

Не в нем одном дело. Мы занимаемся целым рядом новых очагов напряженности и с таким же  упорством продолжаем работать над поиском решений продолжающихся конфликтов в Сирии, Йемене или Украине.

Верно, однако, что сейчас мы, ко всему прочему, еще ведем принципиальную дискуссию о том, как мы должны обращаться друг с другом на международной арене. Будет ли каждый делать только то, что он хочет? У нас другой подход: уход в сферу национальных интересов в мире, где полно выходящих за границы отдельных стран проблем, мы считаем неверным. Мы прилагаем усилия к тому, чтобы международное сотрудничество работало, договоры действовали, а на партнеров можно было положиться.

Звучит как нечто само собой разумеющееся, однако, к сожалению, это уже не так.

В выступлении американского вице-президента Майка Пенса на Мюнхенской конференции по вопросам безопасности о партнерстве речи было мало.

Выступление Пенса не стало сюрпризом, если учесть все то, что уже было сказано Дональдом Трампом. Но в Мюнхене конфликт действительно проявился в открытой форме. Может, это было и хорошо – теперь позиции определены: мы имеем дело с глубоким конфликтом интересов. Это основополагающее изменение международного порядка, на которое мы должны дать ответы. С этой точки зрения меня порадовало, что выступления германских коллег встретили большую поддержку. Вывод, что мы одиноки в нашей приверженности мультилатерализму, неверен. Нас очень много, просто иногда мы недостаточно громко заявляем о себе.

Но пока Трамп остается при своем неподчинении воле большинства, проблема продолжает существовать. Что делать?

Во-первых, наши отношения с другими государствами не должны зависеть только от того, кто именно там сейчас облечен политической ответственностью. Наши многочисленные политические, экономические и общественные контакты мы поддерживаем тем интенсивнее. Во-вторых, это не так, что с США мы в контрах по всем темам. Мы все еще руководствуемся одними и теми же ценностями. Америка – это не только Дональд Трамп. И в-третьих, мы, европейцы, вполне способны чего-то добиться, если будем формулировать свою позицию согласованно.

В конечном счете, нас делает зависимыми друг от друга глобализация экономики – в том числе и в сфере безопасности. Это принуждает к компромиссам.

Внося европейские автомобили в список рисков для безопасности, американское правительство, кажется, теряет из виду и эту взаимозависимость.

Здесь мы должны выступать с предельной ясностью. Когда началась эта дискуссия, я сказал своему американскому коллеге Майку Помпео: не может быть, чтобы вы всерьез так думали. Немецкие автомобили никоим образом не угрожают национальной безопасности Соединенных Штатов. Немецкие автомобили делают дороги в США безопаснее.

В Вашингтоне больше не прислушиваются к тому, что говорят представители правительства Германии?

Со своим коллегой я поддерживаю хороший, доверительный контакт и хочу, чтобы так это оставалось и в будущем. К сожалению, влияние на решения, которые принимаются в Белом доме, оказывается не совсем таким, как нам хотелось бы. Разногласия существовали и в прошлом. Однако велся поиск приемлемых решений. Сейчас это больше не так, потому что процесс принятия решений в нынешней американской Администрации другой.

Конец Договора о РСМД – это плохо для интересов безопасности Европы. Тем не менее Берлин поддержал денонсацию ДРСМД со стороны США по причине нарушения этого договора Россией. Было ли это попыткой в какой-то момент умиротворить Трампа?

Совершенно ясно, что мы глубоко сожалеем о денонсации Договора о РСМД. Расторгнуть такой договор значительно проще, чем его заключить. Однако мы ничего не можем поделать с тем, что Россия нарушила Договор, разработав запрещенные им крылатые ракеты. По сути, речь здесь идет еще и о другом: ни Москва, ни Вашингтон больше не желают быть связанными чем-то, что не распространяется на третьи стороны, которые бойко разрабатывают такие ракеты – здесь я, в частности, имею в виду Китай. Мир уже не двуполярен, поэтому и контроль над вооружениями больше не может быть таковым. Но для Европы это, тем не менее, плохой сценарий.

Что вы намереваетесь делать? Ведь Германия с января все-таки является членом Совета Безопасности.

Нам нужны новые инициативы в области разоружения, к которым присоединилось бы больше государств, чем до сих пор. Они должны распространяться не только на ядерные вооружения, но и на высоко современные автономные системы и на кибер-вооружения – ни по одному из этих видов вооружений не существует достаточного международного регулирования. Все это нужно обсуждать. Поэтому в марте в Министерстве иностранных дел мы проводим конференцию, на которой мы вместе с военными, учеными и дипломатами будем говорить о том, каким должен быть контроль над вооружениями в XXI веке.

В апреле, когда мы возьмем на себя председательство в Совете Безопасности, мы отведем этой теме ведущее место на повестке дня. Мы слишком долго не обсуждали вопросы сокращения вооружений.

О чем, напротив, уже очень долго говорится, так это о том, что Европа должна выступать одним голосом, чтобы иметь больший вес в мире. Неотложных вопросов стало больше, поэтому Вы призываете к тому, чтобы решения на уровне Совета министров иностранных дел ЕС принимались большинством голосов.

На внешнеполитической арене ЕС должен стать более дееспособным. Нам нужно освободиться от проклятья принципа единогласия. Для того чтобы определенные внешнеполитические решения могли приниматься большинством голосов, нам даже не придется менять договорную базу ЕС. Совет министров сам мог бы определить те сферы, в которых он принимал бы решения квалифицированным большинством голосов. Европейское единство – это требование времени. Совсем недавно в связи с событиями в Венесуэле мы снова убедились, что именно плохо работает: в течение нескольких дней вместе с коллегами я пытался убедить одну страну, которая не хотела признавать Хуана Гуайдо в качестве временного президента, присоединиться к совместному заявлению. Не может так быть, чтобы одна единственная страна полностью тормозила действия ЕС, который пришел к единой позиции. В подобном случае должно быть возможно принять решение большинством голосов вопреки мнению одной страны.

Интервью: Кристоф Райзингер и Кристофер Цидлер.

www.badische-zeitung.de